Связь науки и искусства существует, — в этом уже не сомневаются даже убежденные “физики”. За последние три-четыре десятилетия (конечно, не без усилий “лириков”) эта связь стала такой же крепкой и определенной, как и сама фундаментальная наука, и, слава Богу, осуществляется она в наш технократический век все-таки не “земными мерами”, а неисповедимыми “вышними” путями, ведущими в Незримое Единое — в мир идей.
А.А. Бондаренко
В.Л. Мельников
В.Р. Тихомиров
О “НЕЗРИМОЙ ОТНОЛОГИИ” В ФИЗИКЕ
Милый друг, иль ты не видишь,
Что всё видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Владимир Соловьёв
Мыслитель говорил:
“Благо в том, что каждый имеет при себе незримое богатство”.
Учение Живой Этики (Агни-Йога). Надземное. § 379.
I
Связь науки и искусства существует, — в этом уже не сомневаются даже убежденные “физики”. За последние три-четыре десятилетия (конечно, не без усилий “лириков”) эта связь стала такой же крепкой и определенной, как и сама фундаментальная наука, и, слава Богу, осуществляется она в наш технократический век все-таки не “земными мерами”, а неисповедимыми “вышними” путями, ведущими в Незримое Единое — в мир идей.
Из этого единого ноуменального Источника во все эпохи и времена черпают идеи все творцы — независимо от своей принадлежности к науке, искусству или религии. Осознание одного этого факта многие века является мощнейшим стимулом для развития философии, психологии, литературы, космологии, физики… В XX веке устремление к Источнику еще усилилось. Об этом свидетельствуют хотя бы многочисленные попытки его назвать. Владимир Вернадский ввел термин ноосфера, Павел Флоренский — пневматосфера, Николай Рерих писал об Иерархии Света и Культуре, предложил Знак Знамени Мира, символизирующий троичность Мироздания, и дал несколько его интерпретаций (отметим здесь наиболее близкое к теме понятие о трех мирах — плотном (земном), тонком и Огненном, объединенных в едином кольце Беспредельности). Высшее Незримое снова, как и во времена Платона, искали, описывали, к Нему обращались самые вдохновенные, самые устремленные умы…
Творчество семьи Рерихов — ярчайший пример подобного обращения. В их трудах обозначены новые грани понимания многих “старых” истин и собраны указания о новых путях к незримому. Особенно это применимо к Учению Живой Этики — уникальному своду наставлений, составленному Еленой Ивановной Рерих под руководством восточных Учителей, гималайских Махатм.
Предваряя наши дальнейшие размышления о “незримой онтологии” в физике, хотелось бы напомнить некоторые высказывания об этой науке из Живой Этики и книг Н.К. Рериха. Их отличает многомерность, афористичность, кристальная чистота и ясность.
Живая Этика и Н.К. Рерих о физике
“Вы любите научное построение — Мы также. Если вы слышали теорию вихревых колец, теорию волн, теорию магнетизма, притяжения и отталкивания, то вы должны понять, что на земле существуют места очень разного значения. Даже тупые головы задумывались о странной судьбе многих городов. Комбинация физика, астрохимика, биолога и астролога дала бы лучший ответ без всякой мистики” (Живая Этика. Озарение. III. V. 7).
“Как соединить высочайший духовный фактор с самым низким состоянием материи? Являются ли эти противоположности совершенно неустранимыми, или можно найти объединяющую основу не только в мечтах и мыслях, но также и здесь, на земле? Самый расчетливый позитивизм хочет привести небеса к земле. Давайте вспомним, что один из самых позитивистских современных философов проф. Николай Лосский говорит в своем замечательном исследовании «Материя и жизнь»: “После всего, что было установлено, не трудно дать концепцию самых характерных особенностей учения о материи в системе органического мирового восприятия. Если материя возникает в самом высоком существовании — существовании, которое также способно создавать формы реальности иные, нежели материя — то законы материальной природы обусловлены более широкими параметрами, чем допускают физики. Естественно, сомневаются, что формула каждого закона должна допускать широкий диапазон условий, большинство из которых еще даже не выкристаллизовалось; таким образом, закон не всегда точен, другими словами, он обычно весьма широк.
Например, ожидать, что при всех условиях вода закипит при 100 гр[адусах], означает принимать сложность природы в расчет в очень малой степени; кроме необходимой температуры нужно нормальное атмосферное давление, химическая чистота воды и т. д. Физик принимает во внимание неучтенные дополнительные условия, но поскольку он имеет дело только с материей, он по привычке думает об этих условиях, как о чисто физических.
Поэтому при установлении самых общих законов, таких, например, как закон сохранения материи, когда вопрос касается общей природы материи, физик считает, что нет нужды включать дополнительные детали в формулу закона. Даже более того, для ума такого физика, который тяготеет к материализму, любые ограничения этого закона кажутся непостижимыми. И верно, так долго, как остаемся в царстве материальных процессов, уничтожение материи физическими средствами, давлением или толчком кажется недопустимым и даже невероятным.
Но давайте предположим, что материя не является единственной формой существования в природе, и далее, давайте допустим, что материя есть нечто эволюционирующее, подверженное действию высочайших принципов элементов, тогда место материи в природе становится намного менее значимым, чем считает ум материалиста.
Таким образом, не трудно также представить себе условия, когда возможно уничтожение частиц материи”.
Таким образом, мы видим, что даже в концепции наиболее позитивистского ученого ясно выражена относительность материи. В этой относительности есть открытое окно для высочайших идей. Пусть они приблизятся к нашей земле! Пусть они насыщают грядущую эволюцию не только внешними преобразованиями, но и изменениями внутреннего человека. Нужны факты, но понимание этих фактов должно быть без лицемерия и предрассудка. В обучении особой радостью является ликвидация не только невежества, но и безобразного отростка невежества — суеверия, и свобода дисциплины входит туда, где безобразное суеверие разрушено. Самоотверженное исследование фактов открывает нам высочайшую степень материи. Космический луч не является более сказкой, а вошел в лабораторию ученого, и научный ум знает, как много лучей и форм энергии могут войти в нашу жизнь и послужить для возвышения каждого сердца” (Н.К. Рерих. Гуру-Учитель. 1920-е гг.).
“Силы, действующие против друг друга, взаимно уничтожаются. Силы, действующие параллельно, в том же направлении, являют сумму этих энергий, и силы, действующие врозь, теряют в зависимости от угла расхождения. Как люди не могут принять, что этот основной закон физики так же есть основной закон сотрудничества!” (Живая Этика. Беспредельность. II. § 833).
“Теперь каждый день мы поражены открытиями в области физики, обнаружением мощных свойств кислорода, реальностью великого пространственного огня. Когда с высот дается Агни-Йога, тогда совершенно искренно можем обращаться к нашим друзьям в Азии во имя наступающей Шамбалы. С радостной улыбкой мы можем приветствовать великое будущее мощных энергий. (…)
Понятие Шамбалы соответствует лучшим западным научным исканиям. Не темноту предрассудков и суеверия несет с собою Шамбала, но это понятие должно быть произносимо в самой позитивной лаборатории истинного ученого. В искании сходятся восточные ученики Шамбалы и лучшие умы Запада, которые не страшатся заглянуть выше изжитых мерок. Как драгоценно установить, что во имя свободного познания сходятся Восток и Запад” (Н.К. Рерих. Сердце Азии. 1929).
“Познание складывается дерзанием, внутренними особыми накоплениями. Подходы к Единому Знанию так многоразличны. Описание этих зовов и вех жизни составило бы нужнейшую и ободряющую книгу. Не настаивать, не урезать, не угнетать указкою, но напоминать о свете, об огнях пространства, о высоких энергиях, о сужденных победах необходимо. Надо собрать все факты, еще не вошедшие в элементарные учебники. Надо нанизывать эти факты с полнейшей добросовестностью, не презирая и не высокомерничая. Также и без лицемерия, ибо за ним скрыт личный страх, иначе — невежество. Никогда нельзя знать, откуда придет полезное зерно или звено завершающее. Физик, биохимик, ботаник, врач или священник, или историк, или философ, или тибетский лама, или брамин-пандит, или раввин-каббалист, или конфуцианец, или старуха-знахарка, или, наконец, спутник, имя которого почему-то забыли спросить, кто и как принесет? В каждой жизни так много замечательного, светлого, необычного. (…) Счастливы те, кто, осознав беспредельность, полюбили труды каждого дня. После святоотеческих заветов вспомним и последнюю книгу проф. Эддингтона «Звезды и Атомы». Говоря о неземных условиях прочих светил, профессор отмечает: “И было бы более правильно сказать, что причина данного явления в том, что оно земное и не относится к звездам”. Ведь еще недавно люди пытались приписывать земные условия всем остальным мирам” (Н.К. Рерих. Держава Света. 1930).
“Сердце укажет волнистую грань между существенным и условным. Мало помалу признаем, что около нас существуют множество явлений, которые не укладываются в законы примитивной физики” (Живая Этика. Сердце. § 433).
“Мир Огненный представляется земному сознанию как нечто, противоположное всем житейским понятиям. Представьте себе человека, проведшего во сне все восходы солнца, он знает лишь заход и все вечерние тени. Но однажды он на заре разбужен землетрясением, он выбегает из дома и поражается обратным, никогда не виданным освещением. Человек не может принять в сознание даже такое обычное явление, как же он уложит в понимание тончайшие огненные проявления? Из тончайших эфирных энергий люди освоились лишь с наиболее грубыми, но прекрасные огненные знаки отброшены в область суеверия. Ужасно наблюдать, когда именно невежество толкует о суеверии. Нельзя представить себе, насколько уродливо такое покрытие знания темными уловками! Химия, даже основная физика дают представление о высшей светоносности” (Живая Этика. Мир Огненный. I. 600).
“Недаром сказано, что метафизики не существует, есть именно физика. Также физика научает, что в радости создается удача. Но что же может утвердить неутолимую радость духа, как не сознание об Огненном Мире?” (Живая Этика. Мир Огненный. I. 659).
“Туманные рассуждения о призраках, о предчувствиях и внушениях отдадим на суд истинной науки. Не убоимся предоставить ученым рассмотреть все явления в свете строго научного изучения. Но пусть будет такое изучение действительно строгим, иначе говоря, справедливым. Только это условие необходимо, когда касаемся законов космических.
Пусть сравнивают передачу мысли на расстояние с радио. Пусть приложат к видениям основы телевизии. Пусть припомнят новейшие открытия, они лишь помогут в вопросе психической энергии. Пусть не боятся сопоставлять видения с открытиями научными. Ведь не ради кощунства или самомнения можно черпать сопоставления из всех областей природы. Физика пусть подтвердит самые наивысшие психические проявления.
Если психическая энергия есть энергия, то она не будет противоречить законам физики” (Живая Этика. Аум. § 487).
“Спросите великого математика, великого физика, великого физиолога, великого астронома, умеет ли он мечтать? Я не упоминаю художников, музыкантов, поэтов, ибо все существо их построено на способности мечтать. Великий ученый, если он действительно велик и не боится недоброжелательных свидетелей, конечно, доверит вам, как прекрасно он умеет возноситься мечтами. Как многие из его открытий в основе своей имеют не только расчет, но именно высокую жизненную мечту” (Н.К. Рерих. Легенды. Февраль 1931).
“Говорят о каких-то особых синтетических характерах, но такое самооправдание неверно. Не существует природного синтеза без тщательного воспитания психической энергии. Также упорствуют, что физические науки препятствуют развитию общения, но каждый знает великих физиков, астрономов, химиков и механиков, которые были, прежде всего, отличными синтетическими умами. Не будем перечислять их, но можно сказать, великая наука воспитывает и великие умы” (Живая Этика. Аум. § 501).
Есть все основания думать, что в последнем высказывании имелись в виду и те ученые, с которыми Николай Рерих имел прямые контакты. Это прежде всего физики, лауреаты Нобелевской премии — Альберт Эйнштейн, Луи де Бройль и Роберт Милликен, они же члены-корреспонденты Гималайского института научных исследований «Урусвати», основанного Н.К. Рерихом 24 июля 1928 года после завершения им Центрально-Азиатской экспедиции.
Сохранились тексты приветствий А. Эйнштейна и Р. Милликена, адресованные Н.К. Рериху. Они были отправлены ко дню торжественной закладки “краеугольного камня” в фундамент нового здания Музея Рериха в Нью-Йорке 24 марта 1929 года.
Альберт Эйнштейн:
“Ich begluckwunsche Sie herzlich zu der Ausfuhrung Ihres grossen Werkes im Dienste der Freidensidee und danke Ihren fur Ihre freunliche Einladung. Leider kann ich nicht erscheinen, weil ich wegen Krankheit grossere Reisen nicht mehr unternehmen kann” (Берлин, 30 января 1929).
Роберт А. Милликен, Калифорнийский Технологический Институт:
“Replying to your invitation of January 16th, I regret very much that it will be impossible for me to cross the country for the sake of attending the opening of the Roerich Museum. Here is expressing the hope that the enterprise may be launched upon fair seas and with favoring winds” (Пасадена, 2 февраля 1929).
Таким образом, и творческое наследие Н.К. Рериха и его семьи нашло самый благожелательный отклик среди значительнейших физиков XX века.
Неуклонное эволюционное движение, пронизывающее все явления жизни, рост знания в самых разных областях Природы и человеческой деятельности дают и другие воодушевляющие примеры достижений творческого духа, но всегда вызывают яростное сопротивление всего старого, отживающего. В области научного знания в последнее время это особенно проявляется в процессах смены научных парадигм, отказе от теорий феноменологического, в конечном счете, описательного характера и замене их так называемыми онтологическими теориями, выходящими за рамки систематизации и обобщений опыта научных экспериментов. Прокрустово ложе позитивизма в любых его формах давно перестало удовлетворять честных непредубежденных исследователей.
Обзору и анализу этих процессов в физике и посвящено наше дальнейшее повествование.
II
Некогда немецкий физик-теоретик Арнольд Зоммерфельд высказался следующим образом: “Все науки о Природе делятся на физику и коллекционирование марок”. Этот проникнутый шутливым физико-математическим “шовинизмом” афоризм не столь уж далёк от истины: действительно, физика, как и любая естественнонаучная дисциплина, начинается со сбора фактов и с последующей за этим “линнеевской” их классификацией, но из всех естественнонаучных дисциплин одной лишь физике удаётся радикально преодолевать этот этап описательной зоологии. Делает это она, как известно, с помощью математических методов, что, в свою очередь, даёт новый повод для горделивости физикам, любящим цитировать Иммануила Канта: “Всякая наука является наукой лишь постольку, поскольку она связана с математикой”. За этой “гордостью” физиков скрывается нечто, действительно позволяющее им претендовать на роль первенствующей науки, а именно — прямая связь с кардинальными вопросами Бытия, постоянное соприкосновение с “новыми” (ранее неведомыми) реальностями, с проблемами, которые другие науки не способны даже просто назвать (сформулировать), не прибегая к физико-математическому аппарату. Более того — “самая близкая духу наука будет высшая математика, если она понята правильно” (Учение Живой Этики, Иерархия, § 162). Таким образом, возможен крепкий синтез дополнительностей — область духовного (идеи) не отделима от области материального (явления). Необходимы их гармония и стройный ритм, поддерживающие правильное сочетание всех частей единого, развивающегося Бытия. Как говорил Альберт Эйнштейн: “Религия без науки бессильна, наука без религии слепа”. И то, и другое в равной мере — “обличение вещей невидимых”.
Другая линия дополнительностей — уже упомянутое “линнеевское” коллекционирование фактов и так называемое априорное знание, которое и является знанием собственно научным. Именно оно, предшествуя опыту, делает вообще возможным сам процесс познания.
Очевидна тесная связь между знанием априорным и знанием математическим. Априорная “вездесущность” математики проявляется не только в присущем ей универсальном аксиоматическом методе построения теорий, но и в том факте, “что современная математика не может рассматриваться только как средство анализа уже найденных, сформулированных и обоснованных физических принципов теории и закономерностей” (И.Л. Герловин), ибо не знает предела в поисках “A PRIORI”, также как и сама Природа. Вне условных границ и теорий навсегда останется изречение Пифагора: “Числа правят миром”.
III
Немногочисленные теоретические достижения физики от Аристотеля до Ньютона могут быть перечислены по пальцам. Относятся они, главным образом, к статике жидкостей и твёрдых тел (закон Архимеда, «Золотое правило» механики и т.д.). Но наиболее значимым теоретическим результатом за всё время должен быть признан, по нашему мнению, экстремальный принцип Фермa (1660): “Свет всегда выбирает из всех возможных между двумя точками путей тот, прохождение которого занимает минимальное время”.
Опубликованные в 1687 году «Математические Начала» Исаака Ньютона поистине играют в “Библии” теоретической физики роль “Книги Бытия” — в них одновременно (и в тесной органической взаимосвязи) были открыты: 1) законы механики, ныне именуемые классической, и 2) дифференциальное исчисление. Именно с появлением последнего физика оказалась способной возвыситься над уровнем описания статических только явлений и перейти к математическому описанию движения тел. С этого момента физика перестала быть каталогом эмпирических фактов и стала приобретать черты песни, из которой не выкинешь слова. Новая (“высшая”) математика явилась для физики бритвой Оккама, усекающей излишние сущности.
Попутно заметим, что применяемая в технократическом духе нашего времени высшая математика из бритвы Оккама часто превращается в гильотину и уже не спасает учёных от зашоренности и односторонности, возводимых даже в какой-то принцип, доказательства и выяснения природы которого “жрецами” от науки уже не требуется. С помощью такой утрированной “гильотины Оккама” отрезaли в своё время генетику и кибернетику, как излишние домыслы. Снова человечество сталкивается с ситуацией, когда дополнительные понятия оказываются неудобными и от них стремятся избавиться. Однако принцип дополнительности, введённый в физику Нильсом Бором, неумолим — нельзя обойтись без дополнительных понятий, методов, подходов, пусть даже и кажущихся кому-то в повседневной очевидности излишними. Одни и те же явления, сущности, вещи могут проявляться по-разному.
По верному наблюдению философа и историка Карла Ясперса, истина рождается лишь в полной обоюдной открытости. Настоящий учёный по природе (или, как говорят физики, по определению) всегда искатель. Но искать истину означает постоянно быть готовым к коммуникации и ждать этой готовности от других. Однако существующий порядок вещей в науке часто ведёт лишь к одиночеству и узкой заспециализированности учёного. К сожалению, не так часто возникает благотворная ситуация, когда “философы, физики, историки и любители наречий могут сойтись для полезного исследования” (Живая Этика. Аум. § 455).
И всё же мы верим, что в своей искренней жажде познания наука никогда не станет “вероучением жрецов”, хотя и у неё бывают свои гуру и мессии. Таким мессией для физиков ХХ века стал Альберт Эйнштейн, всей своей деятельностью демонстрировавший различие между привычной “естественной” очевидностью и единственно реальной действительностью.
IV
Диалектический материализм, игравший в СССР, по меткому замечанию Макса Борна, роль “государственной религии”, выполнял, в частности, и роль “единственно научной методологии” для всех естественнонаучных дисциплин, принудительно им навязанной. В центре этой философской системы, как известно, лежит ленинское определение материи; последняя суть “философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них”.
По поводу этого определения заметим, что наши ощущения, регистрируемые нашими органами чувств, вооружёнными приборами, “копируют” и “фотографируют” не самоё объективное Бытие, а всего лишь его тени — проекции. Само же объективное Бытие (реальность) находится в области “незримого очами”, в целом не доступной ощущениям, но в принципе умопостигаемой. Невидимая онтология — так в 1980 году назвал эту действительность физик Виктор Тростников. Что же касается материи (совокупности всего того, что действует на наши органы чувств, усиленные приборами), то она — всего лишь некое внешнее “покрывало” незримой онтологии, то, что в Адвайта-Веданте именуется Майей. Физики, привыкшие иметь дело лишь с этим “покрывалом” и не допускающие даже возможности “заглянуть” за него, очень похожи на человека, “проведшего во сне все восходы солнца”, из приведенного выше фрагмента “Живой Этики” (Мир Огненный. I. 600).
Легко видеть, что современная физика в высокой степени созвучна философии Платона, высшим достижением которой является определение Сущего как мыслимого, Сущего как идеи, которая, как отвлечённая умопостигаемая сущность, первична по отношению к миру “призрачных” явлений, постигаемых нашими органами чувств. Современная физика всецело коррелирует с известным мифом о пещере из седьмой книги Платонова «Государства», который В. Ф. Эрн справедливо считал сокращённой транскрипцией всего платонизма.
Идея Сущего как мыслимого с максимальной ясностью снова прозвучала в 80-х годах прошлого века в «Письмах Махатм», в которых для науки проблема первичности была сформулирована так: “именно мировые идеи должны мы изучать, — ноyмен, а не фенoмен, — ибо, чтобы понять второй, мы прежде всего должны понять первый”.
В декабре 1880 года Махатма Кут Хуми в письме к английскому учёному А. П. Синнету писал: “Платон был прав, вновь признав все те умозрительные основы, от которых Сократ отказался. Проблемы всеобщего бытия не являются неразрешимыми или не имеющими никакого значения после постижения их. Но разрешить их можно, лишь глубоко познав те вопросы, которые ныне туманно вырисовываются на умственном горизонте непосвящённых. (...) Обратите внимание, как некоторые из них вновь утверждают давнюю-предавнюю аксиому, что “Идеи управляют миром”; и когда ум человеческий получит новые идеи — мир, отбросив старые и бесплодные, двинется вперёд: мощные революции вспыхнут от них; общественные институты (и даже верования и государства, могли бы они добавить) — будут распадаться перед их устремлённым движением”.
Поистине, пророческие, далеко опережающие своё время слова! Ныне мы чувствуем непреодолимый напор новых идей, новых мыслей. Во всех областях познания предсказанное древними Великое Новое, словно весенняя поросль, мощно и неумолимо уже прорастает. И теперь как всегда — кто шире и выше мыслит, тот первый и достигает следующего шага Спирали Познания.
На фоне этого процесса ещё чётче и непримиримее выступает ошибочность и противоречивость прошлых идеологий-вероучений. Подчеркнём, именно идеологий, тогда как экспериментальная, практическая наука, довольствуясь долго лишь их обслуживанием и бывшая для идеологов лишь скромным поставщиков результатов, именно она развивалась, в общем, неуклонно и правильно (несмотря на склонность к коллекционированию), накапливая ценнейший опыт исследовательской работы.
V
Сегодня продолжающая оставаться привычной концепция теории как обобщения опытных фактов, опытом же и верифицируемого, представляется нам во многих отношениях уязвимой: “выбирается часто произвольный фенoмен, он кладётся в основу, ему приписываются свойства, большей частью придуманные, и на этих фенoменах строятся теории, которые не могут решить всех вопросов” (И. Л. Герловин). В этом же духе сетует Анатоль Абрагам, выстрадавший в области ядерного магнетизма следующие слова: “Надо признать, что, так называемых, феноменологических теорий, где параметры “подгоняют” к результатам, в физике немало”. Такие теории, по образному выражению Эйнштейна, полезны для лавочников и инженеров.
По нашему убеждению, сохранить феноменологические теории можно лишь дополнив их до ноуменологических, онтологических теорий (в тех случаях, конечно, когда это возможно). Как уже отмечалось, лишь априорное познание способно проделать эту работу.
После появления в 1905 году специальной теории относительности (СТО), базирующейся на априорном принципе относительности, именовавшимся самим Эйнштейном “общим формальным принципом теории”, в среде физиков постепенно укрепилось осознание того, что если сопоставление феноменологической теории с опытом, являясь простой тавтологией типа А=А, ничего не доказывает, то соответствие с опытом теории, построенной на основе априорного принципа, носит подлинно доказательный характер. Вот удивительная диалектика познания — теория только тогда принципиально верифицируется опытом, когда она построена на началах, от него не зависящих! Этот фенoмен Н. П. Коноплёва и Г. А. Соколик назвали суверенным естествознанием, подразумевая под этим суверенность теории от опыта, использование ею априорных основ. Действительно, СТО, общая теория относительности (ОТО), квантовая механика, построенные на априорных принципах, были подтверждены с огромной точностью.
Далее в физику пришло осознание и того факта, что даже прекрасное соответствие логически безукоризненной теории с опытом отнюдь не доказывает её истинности. Это обстоятельство обычно иллюстрируется шутливым силлогизмом Бертрана Рассела: “Хлеб — каменный. Камень — съедобен. Следовательно, хлеб съедобен”.
Как видим, представляемая этим силлогизмом “теория” логически безукоризненна и хорошо соответствует опыту (хлеб действительно съедобен), тем не менее, она не может нас удовлетворить.
Силлогизм Рассела моделирует ситуацию, характерную для всех физических теорий, предшествовавших ОТО, так как в них опытной проверке подвергается как целое сумма G+F, где G — геометрия пространства, а F — подходящим к ней образом подобранное силовое поле. В таких теориях совпадения с опытом можно добиться всегда — при любой произвольно выбранной геометрии G нужно только уметь подобрать гамильтониан поля F. Такие теории получили название жёстких — в отличие от ОТО, исторически первой полностью геометризованной, мягкой теории. В ОТО силовое поле изгнано вовсе и априорным образом найдена подлинная незримая реальность — псевдориманов четырёхмерный мир — управляющая наблюдаемым в трёхмерной лаборатории экспериментатора движением тел. ОТО — пример ноуменальной или онтологической теории, идущей, в отличие от феноменологических теорий, не от материального к материальному же, а от идеального к материальному, от ноyмена к фенoмену.
Другим примером онтологической теории служит квантовая механика — здесь главным объектом незримой онтологии является волновая функция. Из последних примеров можно назвать струнные и суперструнные теории, где таким объектом является струна. В теориях поля и гравитации М. А. Маркова, К. П. Станюковича, И. Л. Герловина, Г. И. Шипова такими объектами являются соответственно максимон, планкеон, фундаментон и кручение вакуума. Обращает внимание разработка онтологических теорий на базе пространственного метаморфоза, в которых объектом незримой онтологии становится любая замкнутая жизнеспособная и развивающаяся система дискретных структур — от элементарных частиц до человека и даже сама Вселенная. Ещё в 1946 году И. Л. Герловин ввёл понятие пространственного метаморфоза, используя математический аппарат теории расслоений и пучков, теории топосов и гомологической алгебры.
VI
Перейдём теперь к проблеме возраста Вселенной. Согласно ОТО, один и тот же процесс может быть и конечным, и бесконечным во времени (в зависимости от выбора системы отчёта). Но применительно к такому процессу, как жизнь Вселенной в целом, ОТО с математической принудительностью оставляет нам две альтернативы: 1) либо вечная цикличность с переходом каждый раз через сингулярность, при котором Вселенная разрушается полностью; 2) либо одноразовое возникновение Вселенной из сингулярного “ничего” конечное время тому назад. Первая альтернатива по смыслу своему тождественна с древнеиндийской мифологической идеей мировых циклов — смене “дней Брамы”, вторая — с идеей Библейского мифа.
По оценке одного из крупнейших космологов ХХ века аббата Леметра первая альтернатива принципиально не отличается от второй, но вторая всё-таки предпочтительнее.
Однако стоит ли выбирать, имея такую “непроходимую” вещь в построениях как сингулярность и волевое сотворение Мира из “ничего”? Любые аргументы могут оказаться лишь нашими домыслами. Ложный путь может подсказать и вера в абсолютное могущество закона сохранения (неуничтожимости) материи, на поверку оказывающимся законом относительного сохранения, привлекаемым не без оговорок.
У первой альтернативы в последнее время появляется много сторонников. Их ряды значительно пополнились после публикации многолистной модели эволюции Вселенной академика А.Д. Сахарова (1991). На наш взгляд, наиболее основательны здесь средства синергетики и в частности закона информативности, сформулированном Л.А. Цымбалом (1977). По Цымбалу при всяких цикличных трансформациях Вселенной физическая среда сохраняет инвариант каких-то прошлых состояний на каких-то уровнях своей изменяющейся структуры.
Но ещё в 80-х годах XIX века уже цитированный нами выше Махатма Кут Хуми утверждал, что Вселенная существует циклически и периоды проявления (манвантары) сменяются периодами покоя (пралайи), причём существуют три вида пралай и манвантар: 1) Всемирные, 2) Солнечные, 3) Малые. После каждой манвантары происходит полное уничтожение системы (всемирной, солнечной, планетной), и после каждой пралайи начинается абсолютное объективное преобразование системы, и каждый раз всё проявленное более совершенно, нежели прежде. “Это не есть ни превращение, ни сотворение, но нечто, для чего наука ещё не имеет названия”, — писал Махатма Кут Хуми 30 июня 1882 года в письме англичанину А.О. Хьюму. Махатма Мория в январе 1882 года лишь аллегориями обозначает в своём письме к А. П. Синнету смысл этого “нечто”, “принципа, который пребывает в покое лишь во время махапралай, «ночей Брамы»...”, то есть за гранью физической сингулярности. Как провозглашают Восточные учения, за исключением одного этого принципа, всё — Майя. Символом этого “одного-единственного элемента”, или принципа во Вселенной, притом принципа андрогинного (то есть двуединого, двуполярного; вспомним антиномии Канта), является: “семиглавый змей Ананта Вишну, Наг вокруг Будды — великая вечность в образе дракона, кусающего своей активной головой свой пассивный хвост, из эманаций которой возникают миры, существа и все предметы”.
VII
В физике феноменологической особенно заметную роль играют законы сохранения (энергии, импульса, заряда и т. д.). Диалектический материализм придаёт им большое значение, рассматривая их как конкретно-научные подтверждения неуничтожимости материи. Но с открытием второго начала термодинамики и реанимацией интереса к принципу наименьшего действия (ПНД) после доказательства теоремы Нётер в 1915 году сделалось ясным, что в структуре физической теории экстремальные принципы (такие, как принцип возрастания энтропии (ПВЭ), ПНД) играют гораздо более фундаментальную роль, чем законы сохранения. Принципы эти можно уподобить директорам Природы, тогда как законы сохранения исполняют роль её скромных бухгалтеров, способных к тому же без присмотра директората санкционировать бессмысленную (антиприродную) сделку. Так, закону сохранения энергии не противоречило бы существование вечного двигателя второго рода, табуируемое ПВЭ. Более того, как следует из теоремы Нётер, законы сохранения являются лишь следствиями симметрий пространства и времени, а последние представляется правомерным отнести, следуя Канту, к априорным основам исследования Природы. Вообще, анализ дифференциальной и интегральной формулировок теоремы Нётер показывает, что изменение можно считать абсолютным, а сохранение — относительным. Сохранение выступает как частная ситуация, порождённая изменением. Если изменение включает в себя возникновение и уничтожение, то сохранение относится к уже возникшему, выступает своеобразной границей, “покрывалом” Майи, между возникновением и уничтожением, и в своём предельном содержании представляет собой стремящуюся к бесконечности временную протяжённость существования.
И, наконец, ещё об одной диалектической закономерности. Наши измерения “теней” (ощутимых приборами проекций незримой реальности) однозначны: длина стола — столько-то сантиметров, масса электрона — столько-то долей грамма. Сами же объекты незримой онтологии (ноyмены), как правило, чрезвычайно неоднозначны; например, квантомеханическую волновую функцию можно умножать на любую константу — и это не изменит значений величин, наблюдаемых в данной системе отсчёта.
VIII
В заключении мы бы хотели резюмировать основные положения рассматриваемого здесь подхода.
1. Мы убеждены, что если есть явления и процессы, которые наука сейчас объяснить не может, то это не значит, что нужно вести страусиную политику, игнорируя их. Любому учёному всегда бы полезно помнить вопрос, заданный Шрёдингером в письме Борну в 1950 году: “С каких это пор верность научного положения решается большинством голосов?” Наша наука не завершена и должна сознавать это, если не хочет стать ложной.
2. Все фенoмены теорией вероятностей и статистической физикой, в принципе допускающими возможность любого процесса или явления, не объяснить. Всё в Природе закономерно, во всём проявляется “мера и число” невидимой онтологии, и только наша зашоренность не позволяет нам понять первопричины Бытия. Прав был Эйнштейн, считавший, что “Бог не играет в кости!” Ситуация сегодняшнего дня требует возврата к тому ноуменальному Источнику, откуда некогда пришла к человеку вера в её особых исторических образах и откуда поныне приходят к учёным знания, к Источнику, который никогда не иссякает для человека, обращающегося к нему.
3. Учёный перестаёт быть учёным если, во-первых, у него исчезает жажда Познания, и, во-вторых, если, познавая, он наносит Природе вред. Здесь уместен фрагмент из «Жизни Галилея» Бертольда Брехта: “...Если учёные будут довольствоваться тем, чтобы накоплять знания ради самих знаний, то наука может стать калекой, а новые изобретения принесут новые тяготы... И пропасть между вами и человечеством может в один прекрасный день стать настолько огромной, что на все ваши крики торжества по поводу какого-нибудь нового открытия вам ответит всеобщий вопль ужаса”.
4. Идея единства Сущего не должна быть только лозунгом философов или головной болью физиков-теоретиков, бьющихся над созданием единых теорий поля. Всему человечеству нужно дорасти “до понимания, что оно находится в гигантской Лаборатории Вселенной и само есть отражение её. Именно, единство нужно понять в Космическом размахе” (Е.И. Рерих. Письма. 11-X-1935).
5. Необходимость выхода из тупика предрассудков заложена в нас самих, и это даёт неослабевающее “борение любви” и животворящую радость. “Сама Истина побуждает человека искать Истины” (Макарий Великий). Плоский круг “приземленного” знания A = А получает вектор устремления Α → Ω к Незримому Единому, “Альфе и Омеге”, и, наполняясь истинным опытом и жизнью, включается в Великую Спираль Познания.
6. Знание феномена как явления природы, постигаемого чувствами, заведомо ограниченно и не может удовлетворить исследователя без знания его ноумена, иначе говоря, его незримой умопостигаемой сущности-основы. Отсюда следует принципиальная неполнота, можно сказать, нереальность мира феноменального, материального, физического без мира ноуменального, идеального, духовного.
7. В годы абсолютного идеологического диктата академик В. Л. Гинзбург опубликовал еретическую по тем временам мысль о том, что наука не может ни опровергнуть, ни подтвердить Бытия Божия, а лишь оспаривать некоторые подробности из Священного Писания. По нашему мнению, наука (в первую очередь теоретическая физика и космология) в своих глобальных выводах и в подавляющем большинстве выводов частных соответствует религии.
8. Жизнь — есть творчество, она есть исконное право творить, данное каждому от рождения. “Мысль — самостоятельный центр действий” (Павел Флоренский). Отсюда вывод: в мыслительной деятельности потенциально заложены не только возможности познания любого явления и не только права “управлять идеями” — в ней (а значит и в основе незримой онтологии) — прежде всего ответственный труд с затратой духовных сил. Если ученые осознают культуру мысли, то и всё человечество постепенно примет её. И тогда, быть может, наступит то самое Великое Новое, заповеданное древними учениями и мифами. Но до тех пор “пока наука не научится чему-нибудь, и пока тень догматизма коснеет в сердцах масс, мировые предрассудки должны быть побеждаемы шаг за шагом, а не натиском” (Махатма Кут Хуми).
9. Вместе с тем развиваемый здесь подход мы не рассматриваем как ступеньку на пути теоретико-физической апологетики религии: по нашему убеждению, научные и религиозные средства постижения реальности не могут быть объединены структурно в логическую схему. Они находятся в соотношении дополнительности, и синтез религиозной и научной картин Мира может быть достигнут лишь путём выявления их соответствия, созвучия, гармонии.